— Пять месяцев, господин комендант!
— Значит, должны уже соображать. Ну и как, по-вашему, кто в такой ситуации откликнется на призыв неизвестной девицы прогуляться по Зоне? В тот самый момент, когда идти туда чрезвычайно вредно для бизнеса? Да еще с учетом того, что в каждом посетителе, который самостоятельно ищет проводника, любой относительно трезвый сталкер обоснованно подозревает армейскую подставу? А если человек ищет проводника через клан, то неизбежно проходит самую серьезную проверку. Полагаю, главы кланов тоже раскусят в два счета, кто она такая. И тогда последуют неприятные вопросы, что ей нужно на самом деле. Она это наверняка понимает. С другой стороны, если она станет искать проводника самостоятельно, как вы думаете, каковы ее шансы нарваться на мародеров?
— Э-э… не знаю.
— Что вы делаете с ориентировками? Надеюсь, хотя бы пролистываете, прежде чем использовать в сортире? Подумайте, лейтенант. Хотя бы самую малость напрягите мозги. Пришлая дамочка с деньгами и доступом на законсервированную базу научников — лакомая добыча! Через четверть часа после первого ее вопроса в первом же баре наводчики мародеров будут кружить возле нее, как стая стервятников. С кем-нибудь из них она и пойдет. Нет, не бойтесь, ее не убьют. Опытных проводников у трупоедов немного, так что при нынешнем усиленном карантине их возьмут тепленькими еще на входе. После чего я со спокойным сердцем аннулирую допуск биоцентра и вышлю девочку за пределы «тридцатки». Больше ни она, ни ее контора тут не объявятся, а ее брата пусть ищут другие…
Ксанта отошла от двери и чуть заметно улыбнулась. Подслушивать, конечно, нехорошо, но порой весьма полезно.
Имидж решительной, но недалекой барышни зачастую помогает добиться большего, чем любые научные степени. Если мужчина решит, что ты дура, то ему сразу же захочется взять тебя, неразумную, под крыло, защитить, укрыть за широкой спиной. Если же дать ему почувствовать в тебе хотя бы каплю решительности, мужчина — особенно военный — немедленно начнет давить авторитетом, пока не убедится окончательно в собственном превосходстве, и тогда уж верти им как хочешь.
Да, пропуск в Зону Мортенсен не подписал, но Ксанта на такое счастье особо и не надеялась. Зато теперь, когда коменданту донесут, что наглая ученая девица болтается по кабакам и ведет переговоры с подозрительными личностями, он лишь самодовольно ухмыльнется. И конечно, не будет вмешиваться, решит выждать, когда ее задержат при незаконной попытке самовольно пересечь Периметр.
Что от него и требовалось. Сам того не понимая, Мортенсен только что выдал им с Кузнецом официальное разрешение на вербовку проводников. Ну, почти официальное. Мешать им никто не будет. Вот только Ксанта не такая дура, чтобы просто подсаживаться к подвыпившим сталкерам и пытаться их завербовать.
— И куда мы теперь? — спросил Кузнец, когда они вышли на улицу. — Миссия провалена, да?
— Глупый, — ответила Ксанта. — Все только начинается. — И, когда он непонимающе посмотрел на нее, добавила: — Два — ноль.
Глава 4
Так и сказала — «два — ноль».
Кузнец хмыкнул:
— У вас тут что, футбол?
— Все сразу. Футбол, покер, биатлон, хоккей по пересеченной местности. Но в основном гонки на выживание. В первом раунде мы ведем, посмотрим, что будет дальше. Пусть Мортенсен брызжет слюной, а мы пока двинем в город.
— Подальше от начальства, поближе к кухне?
— Вот именно, морпех. Комендант — мужик беспокойный, кресло под ним ежедневно шатается: кто знает, что ему в голову взбредет. А если осядем в городе, то хотя бы глаза ему мозолить не будем.
— Город — это Чернобыль?
— Чернобыль-4. На картах его не найдешь, а в документах пишут: «Реабилитационный центр для временно перемещенных лиц».
— Ага. Реабилитация небось так и прет из всех щелей.
— Конечно. — Ксанта ухватила Кузнеца под руку и потащила за собой. За баррикадой из бетонных блоков наезженный проселок тянулся к полуразрушенным домикам Чернобыля-4. — Вообще смех с этими перемещенными лицами. Каждый второй в городе имеет справку, в которой сказано, что он беженец из какой-нибудь деревни под Припятью. Село Погорелово, улица Чистой Правды, дом 158 бис. Поселение такое, может, на самом деле существовало, улица уже под сомнением, лучше не проверять, а дом — натурально небоскреб: человек триста было прописано. И у каждого бумага, что он исправно трудится в городке каким-нибудь младшим помощником старшего истопника или мойщиком посуды в офицерском баре. Хотя народу тут живет раз в десять больше, чем имеется рабочих мест.
«Тойоту» биоцентра Ксанта с Денисом оставили у комендатуры, здраво рассудив, что не слишком разумно дразнить вояк и светить приметную, как новогодняя елка, машину. Первый же патруль остановит, чтобы проверить документы, и, даже удостоверившись, что бумаги в порядке, обязательно доложит по инстанциям. Лучше уж пешочком, пара километров не крюк, зато не так вызывающе: мало ли праздного народу по улицам шатается. До комендантского часа еще куча времени.
И кстати, пропуск на въезд полковник Мортенсен им так и не подписал. Парадокс: на территории «тридцатки» они находятся совершенно легально, а вот въехали в нее без разрешения. Попадется ретивый офицер, начнет выяснять, в чем дело… Лучше не привлекать ненужного внимания.
Городок был даже и не городом вовсе, а обычным станционным поселком, брошенным еще в восемьдесят шестом. Когда жесткий контроль вокруг ЧАЭС немного ослаб, в него вернулась часть жителей, пресловутые возвращенцы, которым нечего было терять, кроме родной земли. Занимали пустующие дома, разбивали огороды на подозрительной в отношении радиационной опасности территории, собирали в загрязненных районах грибы и ягоды, ловили рыбу в фонящих прудах. А после Второго взрыва никого из них не нашли. Впрочем, тогда было не до возвращенцев, люди пропадали бесследно и гибли целыми ротами.
Поселок оказался немаленьким, больше чем в сотню домов, однако выстроен был совершенно бестолково. Сначала здания, видимо, кучковались вокруг полустанка, потом, когда население выросло, потянулись вдоль бетонки и двух проселков, изгибавшихся так причудливо, что найти нужный адрес наверняка было не так-то просто. Волна Второго взрыва разрушила несколько кирпичных пятиэтажек с северной стороны; позже жители растащили их на стройматериалы. Многочисленные самодельные и нелегальные пристройки, ангары и склады еще больше запутали географию Чернобыля-4; впору было выпускать подробные карты города и продавать сталкерам, делая на этом неплохой гешефт.
Денис оторопело глазел по сторонам, Ксанте то и дело приходилось его подгонять. Пейзажи порой действительно были совершенно сюрреалистическими. Где еще увидишь полностью разрушенный квартал с брошенными зданиями и единственным новеньким двухэтажным домом из кирпича? Над ржавыми створками ворот болтается покосившаяся вывеска «Рабочая одежда». Ага, так мы и поверили, что такую домину отгрохали ради жалкого магазина, да еще обнесли глухим железным забором с массивными воротами. На заборе было криво написано мелом: «SHTI». И все, больше ни одной надписи на огромной серой поверхности. В Киеве такая чудесная площадка для самовыражения давно была бы исписана граффити из баллончиков вдоль и поперек, а тут на тебе: SHTI, и все дела. А через сотню шагов — заколоченные витрины магазина в капитальном некогда здании, от которого остался только первый этаж и гнилые зубья осыпавшихся стен второго. Новые хозяева выкорчевали балки перекрытий и подперли прогнувшийся навес досками. Здесь когда-то были балконы второго этажа, а теперь, похоже, располагались огневые точки.
— И что, — ошеломленно проговорил Денис, — здесь действительно живут люди?
— Скорее работают, — серьезно сказала Ксанта. — В Чернобыле-4 что ни дом — либо бордель, либо кабак, либо магазин никому не нужных товаров с полупустыми прилавками. Но при этом все, кому надо, знают, что старый универмаг «Военторг» — это прикрытие для скупщиков хабара, а, скажем, «Юридическая консультация» — сталкерская аптека. Хотя в общем-то и то и другое лишь охмурялово для новичков, которые еще не успели вступить в клан или не обзавелись полезными контактами. Даже военные про это знают, но почему не ликвидируют — это уже совсем другая история.