Василий Орехов

Сергей Осипов

КЛЕЙМО ЗОНЫ

Глава 1

— Медленнее! Двигайся медленно и трагично, салага. Представь, что ты с глубокого похмелья.

Молодой сталкер в потертом защитном комбинезоне обреченно оглянулся через плечо, зыркнул угрюмо и осторожно ступил вперед.

— Еще шаг — и стоп! Не рыпайся пока. Отдохни.

Парня звали Рентген. Хвастался, что любого человека насквозь видит, страшно любил толкнуть под стакан прозрачного умную речь, что-нибудь про социальную структуру, общественный договор, пирамиду Маслоу и так далее. С образованием, в общем, салажонок попался — а может, просто тупо выпендривался. Начинал обычно так: «Ну, людей-то я хорошо знаю, успел изучить…»

Так и стал Рентгеном. Вроде даже фамилия у него оказалась подходящая: то ли Лучевой, то ли Просветов.

Сталкер замер в неустойчивой позе у старой железнодорожной насыпи. Тяжелый армейский ботинок вдавил в грязь несколько кусков щебенки — стоять на наклонной поверхности было неудобно, ребристая подошва понемногу сползала, но Рентген благоразумно не шевелился, ожидая следующей команды от ведущего.

Рельсовая ветка тянулась через всю Свалку, Дикие земли и край Милитари к небольшому депо возле атомной станции. Узкоколейку построили перед закладкой ЧАЭС — возить стройматериалы. После первой аварии заброшенный путь отремонтировали, и списанный тепловоз, экранированный свинцовыми плитами, таскал к растущей громаде Саркофага цемент и песок.

Ведущему группы эта железка никогда не нравилась. Ближе к городу она становилась смертельно опасной: вокруг нее скапливалась бесцветная кислотная мерзость, которую научники считали дальней родственницей студню. Но здесь, у южного края Янтарного озера, дорога не первый месяц считалась безопасной — относительно, конечно. Ребята из клана не побрезговали даже сделать схрон в ржавой коробке вспомогательной подстанции. Совсем недалеко, километрах в двух отсюда.

Рельсы, абсолютно не тронутые временем, чистые и сверкающие, словно их уложили только вчера, лежали на трухлявых, насквозь прогнивших шпалах. Деревянные давно раскололись на узкие и длинные щепки, а уложенные редкими участками бетонные — потрескались, вывернув наружу ржавые головки соединительных болтов. Словно патологоанатом брезгливо вынул пальцы из гниющих ран трупа…

Тьфу, пакость! Ведущий сплюнул. Что за хрень лезет в голову! В Зоне о мертвечине думать нельзя, как раз накличешь.

— Хемуль! — вполголоса позвал Рентген, когда пауза до неприличия затянулась. — Дальше-то что делать?

Салага сбил старшего с мысли, и тот рыкнул:

— Во-первых, не трепыхайся! Во-вторых, не рыпайся. В-третьих, опять не трепыхайся. Статую Давида видел когда-нибудь? Изображай.

Когда-то Хемуль участвовал в военных действиях в Южной Европе и навидался такого, чего иной раз и в Зоне не встретишь, хотя казалось бы… Ушел он за Периметр не от хорошей жизни — не сумел приспособиться к мирному быту, вскакивал по ночам с воплями, спасаясь от несуществующих бомбардировщиков. Только здесь, где смерть на каждом шагу, и смог успокоиться, попав в привычную среду. Пришел на один сезон денег по-легкому срубить — и остался на годы…

Детектор аномалий не показывал ничего. Чисто справа, чисто слева, то же самое — прямо по курсу, стерильно, как в хирургическом отделении. И никаких зримых проявлений: не дрожит воздух над птичьей каруселью, не искрит контактная пара, не плющит траву гравитационная плешь. Но все равно что-то не так. Шестым, двенадцатым, хрен знает каким еще по счету чувством Хемуль ощущал неясную угрозу — словно откуда-то издалека теплый ветер вдруг принес едва различимый гнилостный запашок.

Ладно. Попробуем.

— Влево два, — нехотя скомандовал он. — И замри опять.

Отмычка качнулся в сторону.

— Нет! Стой! — тут же переиграл Хемуль. Прислушался к своим ощущениям. Вонь как будто усилилась. Или нет? — Вперед иди. Перешагни рельс, встань на шпалу и жди. И без самодеятельности мне!

Рентген шевельнулся. За спиной ведущего разом выдохнули другие желторотики. В отличие от коллеги они уже пару раз ходили с Хемулем на маршрут и знали, что на пустом месте тот особо напрягаться не будет. Конечно, Рентген и сам не такой уж новобранец, хаживал ведомым и на Свалку, и в Темную Долину. Повезло дураку вернуться живым — опыт ведущих уберег его от большинства неприятностей, а что довелось пострелять, так это мелочь. Наоборот, только самомнение выросло: как же, самостоятельно двух кабанов завалил. Или трех. Или четырех. С во-от такенными клыками. Нет, с во-о-о-от такенными!..

Через секунду Рентген уже стоял на шпалах и озирался по сторонам. Никакой опасности он не чувствовал. Вот разве что…

— Гудит, старшой!

Только сейчас Хемуль понял, что совсем не запах заставил его насторожиться, а глухой, едва различимый в мертвой тишине гул, доносящийся со стороны железнодорожной насыпи. Ровный, монотонный, но будто живой. Словно проснулась где-то в подсознании память детства — так жужжит запертый в банке из-под варенья здоровенный шершень.

— Ждем, — сосредоточенно распорядился ведущий. — Следим за гайкой.

Словцо для маркеров сохранилось с незапамятных времен. Теперь вместо гаек бродяги Зоны что только не использовали — подшипники, болты, гвозди. Чему сталкер больше доверял, то и таскал с собой. А с недавних пор и вовсе мода пошла самостоятельно маркеры отливать. Крестики стали делать, могендовиды, звездочки всякие… Вроде амулетов. Некоторые альтернативно одаренные, говорят, даже царапают на них что-нибудь душеспасительное. «Господи помилуй», например. Или «Пропусти, кормилица!» Детский сад, одно слово.

Хемуль больше доверял старым проверенным болтам. Очень уж у них форма подходящая, несимметричная, отчего сразу заметно, когда маркер идет неправильно. Поэтому именно болт он и кинул — красиво, с подкруточкой. Маркер перелетел через железнодорожное полотно, упал с противоположной стороны насыпи, глухо звякнул и запрыгал по щебенке. Четыре пары глаз неотрывно следили за ним.

Опять пусто. Ложная, стало быть, тревога. Ну и ладушки. Обычно-то я недолюбливаю эти нервные приключения, как говорит в таких случаях один мультяшный страус.

— Мне идти? — подал голос молодой.

— Не шевелись, Рентген. Прямо вот не моргай даже. Отдохни пока, подумай о духовном.

Хемуль придирчиво изучал рельсовое полотно, покусывая нижнюю губу. Все было в порядке, но что-то ему определенно не нравилось. Рассказывают, что у сталкеров-ветеранов развивается подсознательное чутье в форме дурного предчувствия на те ловушки, которые никак себя не проявляют. Сами ветераны и рассказывают, конечно, за стаканом прозрачного, чтобы выглядеть большими и страшными в глазах молодняка…

Нет, но дурное-то предчувствие — вот оно. Никуда не делось.

— Дышать можно? — осведомился Рентген.

Хемуль с интересом уставился на него, словно впервые увидел. А мы шутник, оказывается. Дышать ему, клоуну. Видали? В Зоне вообще лучше дышать через раз, и всякой сопле это стоит запомнить с самого начала. А то вот так вдохнешь разок-другой без команды, а на третий, глядишь, уже арфа в руках, кругом облака клубятся и авиалайнеры так и шмыгают. Такие вот клоуны, любители искрометно пошутить, Зону долго не топчут. Они все ставят под сомнение, иронизируют над ведущим, лично хотят все проверить, пощупать, потрогать. Без спросу суют руки туда, куда слепая собака хрен не сунет. Лежит потом такой оптимист возле какой-нибудь сработавшей ловушки, укороченный на голову, и недоумевает, за что ему такое невезение — видать, проводник плохой попался…

— Нет! — отрезал Хемуль. — Нельзя. — Хотел закрепить команду парой трехэтажных матерных загибов, но не стал, опасаясь увлечься и пропустить какие-нибудь важные изменения в окружающем пространстве. Лишь добавил коротко: «Замри, сволочь» — и продолжил тщательно прислушиваться к дурному предчувствию.

— Да ладно, старшой! — покровительственно хмыкнул Рентген, знающий о людях буквально все. — Нет же тут ничего!